XЛЯCТИК
Поезд из города Сумы прибыл ночью, точно по расписанию. Бригада будущих пилотов воздушных судов «вынырнула» в полусонном состоянии на перрон Саратовского вокзала. Как и полагалось, нас никто не встречал. Хотя знали, что новое пополнение офицеров-слушателей с Украины, из Сумского ОГВК, прибудет в срок. Инертная военная «машина», как всегда, запаздывала. Высшие чины Саратовского ВВАУЛ, конечно же, дали распоряжение встречать прибывших, но… Пока все команды дошли по инстанциям, вышло все наоборот и с большим опозданием. Нас никто не ждал, чтобы встретить с перрона и отвезти по назначению – туда, где нам предстояло учиться, летать и жить.
Пока мы ждали прибытия машин, некоторые проворные парни раздобыли пивка, чтоб смягчить прибытие. Заодно отметить и замыть новое место учебы – ну, извините, такие обычаи, что греха таить. Весь балаган сопровождался юмором и смехом, разбавлялся акапельными песнями.
Как бы там ни было, но машины прибыли, и восемьдесят с лишним человек (прошу прощения за неточность – нас было 84 или 86, прибывших из Сум) сначала повезли в Саратовское ВВАУЛ. Мы переночевали в казарме училища, где и встретились с нашим одноклассником еще по Сумской вертолетке, теперь уже курсантом, Вертий Николаем.
После того, как отдохнули, всех дружно перевезли в п. Сокол, в наше будущее пристанище, где предстояло повысить свои знания, а также освоить уже третий тип вертолетов – Ми-8Т (после Ми-1 и Ми-4). Здесь к нам присоединились ребята из Ярославля, Москвы, Ижевска, Саратова и Витебска. Забегая наперед скажу, что все эти ребята станут нам братьями на всю оставшуюся жизнь.
В этот же день, с утра и до обеда, мы получали на складах свою новую форму – полевую, повседневную и парадную, а также летную со всеми нитками, иголками, петлицами и кокардами. Целый день шла подшивка погон и подгонка формы в божеский вид. Не впервой было пришивать их на все виды формы, на которые полагались погоны. Первые азы прошли в Сумском авиацентре. Нас поставили также на все виды довольствия и удовольствия.
Расслабления личный состав не почувствовал, вожжи сразу натянул начальник офицерских курсов подполковник Ламакин А.С. На следующий день началось ознакомление с учебным процессом. Родным нам стало 8-е классное отделение. В него вошли сумчане и ижевские ребята. И потекли наши будни в учебных классах и на самоподготовке. Приходилось много конспектировать и писать. Особенно марксистско-ленинскую подготовку, которую мы сразу «полюбили», хотя многое в ней и не понимали. А конспектировали даже в свободное и воскресное время. А не то голова «сыктым», то есть с плеч долой – и не иначе. А несдача «марксухи» ничего хорошего не сулила. Без нее хорошим летчиком никак нельзя стать, так нам твердили преподаватели, не связанные с летной работой.
С утра принимали азбуку Морзе. В каждом классе были вмонтированные динамики, с них мы и снимали переданную информацию в виде точек и тире, которые превращались в буквы. А за принятые знаки нам ставили соответствующие оценки. Были и такие, кто не принимал, а просто сдирал у товарищей все с листка – и был таков.
Многие преподаватели были из «бывших пилотов», ушедшие на преподавательские должности, будучи списанными с летной работы или по другим причинам. Преподавателем ППР (партийно-политическая работа или, как еще шутили, Пришли-Потарахтели-Разошлись), был подполковник Лизун. Инициалы подзабылись. Мы спрашивали его с этакой подковыркой:
– Как Вас, товарищ подполковник, угораздило с летной работы попасть на преподавательскую? Это же не престижно, летчик и вдруг… преподаватель”.
Он красиво отвечал:
– Можно было стать вертолетчиком и здоровье позволяло (он был летчиком самолета МиГ-21 и катапультировался), но поверьте, что тому, кто всю летную жизнь пролетал вверх попой, на «ковре-самолете», то есть вертолете, «блинчиком» неинтересно уже летать.
После катапультирования обычно случались компрессионные переломы позвоночника. А если кто потом и проходил комиссию, то в истребительную авиацию путь был зачастую закрыт, а вот в вертолетную – вперед и с песней. Полегче были нагрузки – так объясняли врачи.
Второй запомнившийся преподаватель был, майор Вовк С.Н. Он преподавал авиационную психологию и педагогику, а иногда, случалось, и ППР. Тот говорил:
– Если, товарищи слушатели, шахматы – спорт, то онанизм – тяжелая атлетика.
На что он намекал в то время, преподавая эту науку… можно догадываться. Или еще – у его дочери была свадьба, выходила она замуж за нашего офицера и товарища «мамлея» – младшего лейтенанта. Так вот молодежь расписала плакат: Жена майора – ерунда, жена «мамлея» – вот это да! Он все возмущался, хотя и с юмором. Вот такие жизненные приколы разве забудешь. С его слов пессимист – это хорошо информированный оптимист, а демагог – это тот, который лёжа с женщиной, доказывает, что лежащий «мужчина» лучше стоящего…
А как можно забыть настоящего ленинца, который преподавал марксистско-ленинскую науку, полковника Гусева Ивана Григорьевича. На его занятиях можно было делать тихо свои дела, внимательно слушать его, закрыв глаза. Главное, чтобы друзья вовремя разбудили на финише, и ты не разбил лоб об стол. Читал он так интересно, что почему-то хотелось всем спать, а не слушать как Ленин в ссылке не бездельничал, а повышал свой партийный уровень, и сколько без Надежды Константиновны он трудов написал. Мы это чувствовали, конспектируя его труды в свободное время.
Жаль, что при Владимире Ильиче Ульянове не было компьютеров. Пусть бы человек работал на здоровье, а мы бы с удовольствием его труды хранили на флешке и по мере возможности изучали. Но, как ни крути, все равно законспектированные девяностошестилистовые тетрадки пригодились, когда напряг был с бумагой во времена Перестройки. Вот где с удовольствием эти работы изучались. Жаль, что они давно закончились и читать-то нечего…
В осенне-зимний период, как и полагается, весь личный состав как всего Советского Союза, так и, в частности, гарнизона п. Сокол Саратовского ВВАУЛ (Высшего военного авиационного училища летчиков) не нарушал устав СА и не изменял своим традициям. Все курсанты и слушатели курсов, да и весь офицерский состав гарнизона ходили в это время в шапках и шинелях. Спасибо Петру І за эту одежду, привезенную им из Европы! А так как было трехразовое питание, то весь личный состав посещал гарнизонную офицерскую столовую. Все шло по времени и графику. У каждого подразделения было своё время приёма пищи. И вот в этой гарнизонной летной столовой, как говорят, почти каждый год разыгрывался очередной спектакль. Не на два, а на более действий.
Все происходило как по-волшебству. Придя в столовую, весь личный состав раздевался, вешал шинель и шапку в раздевалке, мыл руки, причесывался и … уходил в зал на прием пищи. Отобедав, сытый и довольный жизнью офицер одевался и уходил, каждый по своему намеченному плану работы. Сытый и самодовольный офицер-слушатель также одевался в свое платье (шинель) и выходил на улицу, но уже строиться. И строем возвращались на занятия в УЛО (учебный корпус).
Кто, как и где!? Но выяснялось, что у кого-то пропадал хлястик. Этот атрибут был неотъемлемой частью шинели, который цеплялся на две пуговицы сзади и украшал (так дизайнером было задумано) внешний вид любого служивого, который носил шинель. А вот без него вид был уже как у отступающего из Крыма белогвардейского офицера. Оставалось еще опоясаться ремнем или веревкой и все – окруженец…
Читатель может справедливо спросить, как служивый определял свою шинель, ведь они все одинаковые. Ответ один – все внутренние карманы с правой стороны были подписаны хлоркой. Она отбеливала темную материю, и было видно хозяина этого изделия.
Вроде бы и мелочь, но так извращало форму одежды – шинель, до не могу… Он, по сути дела, большой трагедии не делал – ходи в гарнизоне и радуйся, и голову не забивай ерундой, что его нет… Но ежели выйти за пределы гарнизона в поселок Сокол, а тем паче поехать в город Саратов, это ни в какие рамки уже не лезло. Простой люд, не говоря за другие училища, которые в этом городе были, просто с такого офицера смеялись, не стесняясь. А патруль мог и загрести на «губу» – гауптвахту, ведь это прямое нарушение формы одежды.
И вот вся эта хохма начала возгораться с такой быстротой, что хлястиков стало в гарнизоне катастрофически не хватать. Пошла массовая их пропажа. Кто пришел покушать и не снял, все …. И догадывались мы лишь по отборной брани в раздевалке, что опять у кого-то стащили неотъемлемый атрибут шинели. Так сказать, пошла цепная реакция, как в ядерном реакторе. У тебя нет, значит, ртом не зевай и у следующего снимешь, и не горюй… Так и начали тырить друг у друга хлястики, что уж там греха таить.
Выйдя из столовой и увидев, что у тебя нет хлястика, ты что делал? Правильно – на обеде встав раньше и выйдя, снимал у соседа и не смотрел даже на надпись возле правого кармана, чья же эта шинель. А у кого он и был, тот заблаговременно, раздеваясь на обед, снимал сам его и прятал подальше в свой карман. И через короткий срок в столовой висели эти же шинели, но… без хлястиков. Скажете их не было? Дудки, теперь у каждого было по хлястику, а то и по два, но в карманах. И все они носили их с собой, пардон, даже в туалет.
Эта беда, как колорадский жук, перекочевала и в раздевалку комсостава училища. Раз у своих не стыришь, значит ищи рынок снабжения. Не ходить же без хлястика… Вот и брали в долг, на все время, у руксостава училища.
На кафедре аэродинамики в то время преподавал Левченко Юрий Константинович – замечательнейший человек, который знал свое дело и доходчиво нам преподавал. Как полагается, проведя занятия, за пятнадцать минут до окончания начал выяснять этот наболевший вопрос. Он то шутил, то возмущался, а в дальнейшем так разгорячился, что стал бледнеть, краснеть и менять краски на лице. Наверное, из-за нашего хихиканья в рукав. А вопрос был один и по существу:
– Скажите, ну зачем вам понадобился мой хлястик. Ладно, друг у друга «одалживаете», но мой… Вот вам, товарищ младший лейтенант, с моего хлястика можно пошить целую шинель.
Показывает на самого худого из нас… Юрий Константинович был этак центнера под два живого весу, мужик с неиссякаемой энергией и юмором. Мы его очень ценили и уважали и как преподавателя, так и за его неиссякаемый юмор. У него часто болели ноги от избытка веса. Сам он был до мозга костей вертолетчик, знал свой предмет (аэродинамику), чему и нас учил. Прошел все этапы служебной лестницы от командира вертолета до командира эскадрильи.
Когда мы его спрашивали, что вы закончили, товарищ полковник, он всегда отвечал – толи 167, толи 169 училище. Что это за заведение было, никто не знал, а он не объяснял. Так мы и не знали, что же он закончил.. В его юморном арсенале был всегда один и тот же коронный прикол: он всегда говорил, как курсантам так и слушателям офицерских курсов – если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой, а вы мне рассказывайте по существу, а не ходите вокруг да около, отвечайте, почему вертолет летает… И мы пытались и руками и мимикой объяснять всю эту сущность, убедить старика, что мы что-то все-таки знаем.
И вот он, старый и опытный кадровый офицер, не мог понять логически, зачем был нужен кому-то его хлястик. Этот предмет у него был метр двадцать в длину и мог вполне пригодиться как ремень кому-либо, прицепи к нему застежку… Плюнув на дебаты и доводы, он заказал себе новый в швейном ателье, и проблема была исчерпана. Так сделали и другие, и эта эпопея ушла в небытие. Как спонтанно началась, так и решилась сама собой.
Потом выяснялось, что у некоторых товарищей в тумбочке лежали на всякий случай запасные. А выходило на самом деле так – один терял хлястик (в самоволке или где еще… убегая, может быть от пьяного мужа той женщины, куда ходил офицер, истосковавшийся по женскому полу и ласке) или это была просто чья-то шутка. И, право, начиналась химическая реакция – я у тебя, ты у меня и т.д. и т.п. И все это по кругу, снимая друг у друга, но так, чтобы никто не заподозрил воровства. Кстати, никто так и не был уличен. Это было как игра, переходившая за рамки как смешного, так и плачевного.
Здесь впервые увидели мы, как к приезду большого начальства из Округа или Москвы курсанты и солдаты мыли асфальт с шампунем или моющими средствами, а потом и красили. Нам, конечно, было в диковинку. Саратовское училище на это армейское дебильство открывало глаза и научило нас на такие вещи не обращать внимания, а просто в ответ шутить и до слез смеяться. Смех нам помогал жить и работать на благо нашей Родины – СССР.
Другие офицеры говорили – это ерунда, вот у нас (где и как не уточнялось) всю траву желтую и листья красили в зеленый цвет. Все делали, чтобы угодить начальству. Был анекдот такой. Проходит московский проверяющий, генерал, и говорит:
– Все хорошо у тебя, порядок. Быть тебе, подполковник Иванов, в Москве. Вот только трава и листья – зеленые, а птица – желтая, смотри, летает.
– Товарищ генерал-майор, исправимся, пару минут – и птица будет зеленой!
И он не подвел…
Сколько бы времени ни прошло, мы всегда вспоминаем этот эпизод нашей жизни. А потом в строевых частях мы ничему не удивлялись. Выясняется, не только в нашем Саратовском ВВАУЛ была эпопея с хлястиками, а и в других военных училищах нашей необъятной страны.
СУДЬБА ПИЛОТА
Домой вернулись пилоты навсегда,
Теперь лишь в снах куда-то все летаем.
Забыть полеты невозможно никогда,
Жизнь гарнизонную все чаще вспоминаем.
Путевку в небо дал Сумской УАЦ,
Оставил след Саратовский ВВАУЛ.
Служила взлетка иногда как плац,
«Санрейс» брал курс с двухсотым на борту.
Гарнизонная дорога, служебные дома,
Осталась за плечами Афганская война.
Полеты, перелеты, поисковые дела,
Хранить мы будем вечно в сердце, навсегда.
Пилотам мастерство терять никак нельзя,
Уверенность годами ковалась навсегда.
У летчиков была тернистая судьба,
За доблесть и отвагу сияют ордена.
Давайте выпьем «нурсик» за павших всех до дна,
Ушедших и живых мы вспомним имена.
За боевых подруг, за трудные года,
За верность и терпенье, что ждали нас всегда.
19 . 06.2008 год г. Сумы
Учасник бойових дій в Афганістані
Володимир ЩЕГЛОВ.