КAPAКУPТ

В далекие 80-е, а точнее в 1986 году, когда афганская проблема перешагнула апогей, вся страна уже осознавала, что идет хотя и не объявленная, но полномасштабная война со всеми вытекающими последствиями.

А судьбы летчиков и обслуживающего персонала полностью зависели от вышестоящих командиров и начальников, протирающих штаны в штабах Москвы и Ташкента, которые по своей прихоти планировали личному составу когда, кому и в какой срок заменяться. Если личный состав Сухопутных Войск, который служил на территории ДРА (Демократическая Республика Афганистан), воевал в пределах двух лет, то летный состав выполнял свою Миссию только один год. Объяснялось это очень просто – летный состав работал без всяких праздников и выходных, и нагрузка на него ложилась побольше других родов войск. Такова была специфика работы. Не успеет летчик прилететь с задания, как мог получить новую задачу. И вновь звучала привычная команда «от винтов», и колеса были уже в воздухе. Экипаж брал заданный курс и уходил на выполнение поставленной задачи.

А они были разные: целеуказание, прикрытие или сопровождение колонн, выполнение ПСО (поисково-спасательного обеспечения), нанесение бомбоштурмовых ударов в районах сосредоточения противника. Одной из самых главных, и весьма ответственных, задач была доставка пищи и воды на посты. В любое время года и суток там, на вершинных горных точках, постоянно находились десантники, которые прикрывали как аэродромы, так и городки, дороги – то есть самые важные стратегические места.

Конечно же, не все летчики работали в таком напряженном ритме, была и обратная сторона медали. Дело в том, что вся работа ложилась на опытных, «тертых и битых» летчиков, которые прошли уже, так сказать, первую «ходку» в ДРА. Да и наши командиры думали, что успешнее будут выполнять архисложные задачи именно опытные, тем самым не подставляя на неприятности более молодых. А на молодых и перспективных летчиков ложилась другая задача – летать в районе аэродрома днем и ночью или выполнять иные, не менее важные, но не связанные с таким большим риском.

Более тертый летчик не будет лезть на «амбразуру» и рисковать, где это не нужно, а хладнокровно и трезво выполнит задачу. Этот курс и поддерживали руководители подразделений, а точнее комэски. Впрочем, у многих молодых пилотов, что греха таить, когда нужно было участвовать в опасных операциях, начинались внезапно разные болезни, часто доходившие до «жидкого стула». Ну, может руки не домыли или… Все-таки Джелалабад – субтропики. Здесь инфекция летала, и «знала» кого спасать. Никто не возмущался, а принимал все за реальное и действительное. Это был самый лучший способ «улындить» от выполнения боевой задачи. И я вам скажу, на все сто процентов это у многих выходило. Раньше не было принято симуляцию называть открыто в глаза. Старшие летчики понимали это все и «тянули лямку» молча и без возмущения, посапывая в две дырки.

А чтобы не было обиды, эти все болезненные товарищи, со слабыми желудками, исправно и надежно ходили в наряды – дежурными по части, в патрули и другие, существующие на то время гарнизонные обязанности. От такой монотонности жизни у многих, как мы говорили, западала «планка», а в шутку добавляли – поехала «крыша». Смирившись с долей, они даже не пытались падать на колени перед своими командирами, что, мол, излечились, хворь прошла и они теперь могут выполнять интернациональный долг в небе Афганистана. В дальнейшем их польза заключалась не только в несении службы в нарядах, а еще они становились неплохими строителями и возводили бани и «бучилы» в своих подразделениях. Или же совершенствовали их, довольно-таки неплохо справляясь с подобными «боевыми заданиями». Но самое главное – боевые идут, деньги финслужба исправно платит, на лётном пайке сидишь! Чего еще надо? Солдат спит, а служба идет. Они, со своей точки зрения, были, конечно же, правы. Но не с нашей…

К такой жизни привыкали все, да и опытные «тягловые лошадки» не настаивали, а делали своё дело, жалея где-то в глубине души этих «молодых и скороспелых» летчиков. Все понимали, что став командиром экипажа через пару лет после выпуска, «перспективные» не могли иметь такого мастерства, как старые «зубры-пилоты» с 1-м классом, полетавшие по всем задворкам Советского Союза и неплохо набившие при этом руку в мастерстве. Но таковы были реалии… И хотя задачи на эскадрилью давали одну на всех, но комэск видел, кто какую выполнит. А еще стояла дилемма перед любым командиром, как сохранить людей и привезти всех домой живыми. В подразделении всегда срабатывало чувство братского локтя, которое прослеживалось во всех сферах боевой жизни, особенно летной.

Итак, всю сложность летных боевых задач брали на себя «старики», которым Владимир Федорович, наш командир 3ВЭ (вертолетная эскадрилья), доверял и был уверен в них. Ставя задачу, называл всех уважительно Петровичами, Сергеичами, Герасимычами, Палычами, Алексеичами, Николаичами. При этом добавлял: «Давайте, мужики, опыт есть, будут вам и ордена, и отпуска. Главное, без обид». И те понимали, работая и за себя, и за того парня.

Да и по налету выходил большой разнос в летных книжках. Хотя и тут вторые, так сказать «перспективные», которые часто «болели», шли в «кантины-дуканы» (местные магазинчики), брали хорошие китайские чернильные ручки и не стеснялись писать, как положено, налет. Если это входило в рамки приличия, то наш «Чапай» (командир 3ВЭ Гаур В.Ф) не брал шашку и не рубил с плеча за наглость. Лишь Летная книжка, как и полагается, все терпела и никогда не возмущалась, надежно храня все, что написал хозяин.

В советские времена, чтобы год службы за два пошел, нужно было налетать ежегодно не менее 50 часов, выполнить два прыжка с парашютом, а также подтвердить имеющуюся классность. Как правило, каждый летчик делал налет в три раза больше. И какая разница, что у «перспективных» был налет сто-двести часов, а у работяг-пилотов от 600 и за 1000, все исправно получали свои кровные гроши. В Афганистане, нужно заметить, парашютные прыжки летчики не делали по причине безопасности. Часто в шутку старые пилоты говорили, глядя молодым в глаза: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд».

И вот однажды после тяжелого рабочего дня собрались все – и те, что ягодицы отсиживали в воздухе, выполняя боевые вылеты, и те, что сменились с нарядов или были на «подстраховке», всегда готовые подменить пару, но в данный момент не задействованные, – в баньке своего подразделения. Как не вспомнить эти «святые» места в Афганистане – баню и топчан, родную койку, на которую уставший летчик смело бросал уставшие кости, измотавшееся тело.

Первое – это баня, которая снимала всю накопленную за день усталость. После ее чародейной силы хотелось снова порхать, а если еще вдобавок вдосталь почаевничать, то это было что-то небесное и необъяснимое. Поймут только те, кто прошел эту божественную процедуру!

Второе святое место, которое мы все любили, это лежбище в четырехместном, но могло быть и более, номере модуля. Когда заходишь в свою комнату, где для тебя на славу потрудился кондиционер БК-1500, обеспечив комфортные 20-25 градусов Цельсия, учитывая, что на улице в то время в тени далеко за 50, ты нутром ощущаешь этот небесный рай. Это также что-то необъяснимое! А когда кинешь на свой топчан тело, оно в считанные минуты обмякнет, веки сами собой становятся тяжелыми и плавно закрывают глаза, чему ты и не сопротивляешься.

И тут же проваливаешься в сон – на свою Родину, к своим родным, где тебя ждет речка с множеством отдыхающего и веселящегося люду. И, конечно же, холодное «Жигулевское» пиво свежего разлива, по 22 копейки за бокал, увенчанное белоснежной, ароматной пеной. Но чаще всего у тех, что были на «коне» и постоянно много летали, за себя и за того парня, этот сон прерывали громким криком дневальные. Они кричали на весь модуль: «Экипаж такой-то, срочно на КП (командный пункт)!». Зачастую это была, как назло, наша пара. Естественно, поход на КП чаще всего заканчивался боевым вылетом.

Собирались в бане довольно-таки часто. Она нас делала покладистыми, тихими. А главное – здесь не было званий и должностей. Отличие было только в том, что Бог послал и в чем мать родила. Парились с таким наслаждением, как будто в последний раз, пытаясь смыть всю войну и забыть ее. А после парилки грешно не выпить свои боевые сто грамм, с устатку так сказать. Хотя бутылкой обычно не обходилось. Заранее поллитруху спирта «цыганили» у комэска нашего «Чапая», а чаще всего у замполита эскадрильи Николаевича (Федосеева А.Н.) – он был более понимающим.

А если и здесь пролет, то оставался третий вариант – приходили в комнату, когда там не было двух первых, и просто смотрели в глаза нашему Григоричу (Маковскому О.Г.). Он обычно нас понимал и уваживал: «Только чтобы никто не знал и не видел!». При этом такую секретность сохраняли, что все всё знали, но делали при этом невозмутимое, честное и преданное лицо.

А коль и этого не хватало, что зачастую и случалось, шли в местный кантин и брали бутылку «Русской» водки. А если и после неё недобор, в ход шла достоявшаяся или даже не совсем готовая бражка. Все шло за первый сорт. Именно так пилоты и снимали стресс, и не иначе. В других родах войск, рассказывали, что-то там курили, но у нас этого не было. А если и было, то за семью печатями.

Вспоминается, однажды Дмитрий Владимирович, старший лейтенант, летчик-штурман вертолета Ми-8МТ, он тогда был в экипаже нашей ведомой пары, предложил попробовать взрывную смесь, как он выразился. Дескать, бьет по «шарам» похлеще спирта. Для этого бралась банка югославского напитка SISI, в нее добавлялось по усмотрению и личному желанию 5-10, сколько влезет, аэрофлотовских, на совесть проспиртованных салфеток. Набивали ими надпитую банку этого пресловутого напитка SISI, чуток взбалтывали – и коктейль Молотова готов. Впечатление от него можно было охарактеризовать разве что словами Великого Вождя Октябрьской революции: «Архисложно определить всю эту гремучую смесь царского режима». Но итог был таков, будто принял на грудь залпом два стакана «Солнцедара» или «Веры Михайловны» – Вермута. Наше поколение хорошо помнит это дешевые, и без ГМО, напитки. А плюс ко всему сильнейшая жара ускоряла своё хмельное дело. Подводя итог, Дмитрий Владимирович Т. говорил: «Дешево и сердито!». При этом явно картавил.

После очередного посещения баньки, напарившись, нарадовавшись, искупавшись на славу в эскадрильской бучиле, мы как-то расслабились, проторчав чуть больше обычного. И тут перед нами возникли как на картине два кадра-весельчака, наши боевые товарищи борттехники – один прилетел с боевого задания, а второй и не думал подниматься в небо, так как его аппарат стоял на регламентах работах. Изрядно остограмившись и лишка взявши на «грудь», решили выполнить одну из сложнейших на то время задач. А именно, заняться необычным промыслом, чтобы заработать деньги женам на дубленки. Надумали они, трезвым эта мысль даже не лезла в голову, вылавливать пауков каракуртов – экзотических и опасных земных насекомых. Специально для этого на скорую руку приготовили какую-то пробирку, видать, из пустого пузырька одеколона «Красная Москва», чтобы выдавливать в него смертоносный яд. А еще вооружились пластмассовыми мыльницами, чтобы безопасно накрывать это сучье отродье, и кусками рыболовной лески, которыми хотели завязывать их хвосты и безопасно направлять яд в пузырек из-под одеколона.

Наиболее ядовитыми из всех членистоногих в фауне являются пауки, а из них самым ядовитым – каракурт («Черная вдова»). Второе имя самка этого паука получила из-за биологической особенности – после спаривания любила перекусить своим избранником. Этимология слова не вполне ясна, так как состоит из двух тюркских корней: «кара» – чёрный и «курт», который, в зависимости от характера первого согласного (k или q), можно перевести как червь, жучок или волк.

Для человека и сельскохозяйственных животных опасны только самки паука. Укусы ее могут быть смертельными для человека и таких животных, как верблюд или лошадь. Самец же, имея намного меньшие размеры, опасности для человека не представляет, поскольку не может прокусить довольно толстую кожу человека. Не представляет он опасности и для животных в такой степени, как самка. Наиболее ядовиты половозрелые самки. Яд каракурта не только в 15 раз сильнее яда одной из самых страшных змей – гремучей змеи, но и вообще является одним из самых ядовитых веществ, имеющих органическое происхождение, на Земле.

Зная немного про этих пауков, даже наблюдать за ними удовольствие было не из приятных. Хмель уходил сам собой, испаряясь в звездное, без примеси облаков, небо Афганистана. А тут два боевых офицера, пардон, раком лазили и вылавливали этих смертоносных существ. В тот момент они были как дети, гоняющиеся за бабочками на зеленом лугу родного Запорожья. Когда удавалось что-то или кого-то зажать мыльницами, они накидывали на неприятные существа аркан из лески… и пытались то ли выдавливать яд, то ли ломать им определенные части тела.

Почему всплыл такой интерес именно к паукам каракуртам? Однажды одному из них рассказали разведчики, что, мол, яд сильно ценится в Европе и Америке. То ли мокрый, то ли сухой. За один грамм можно неплохо подзаработать. Ну и что с того, что опасно? Главное не бояться! Один грамм стоит до 13 тысяч долларов. Это два, а то и три «Жигуленка». От таких мыслей на лбу появлялась испарина.

Будучи в Афганистане, мы, советские, научились не только воевать, но и, что греха таит, подторговывать. Кто не курил, продавал духам сигареты. Носки, термосы, фотоаппараты, куртки – короче все, что у нас было не нужным, шло в ход. Не везти же назад в Союз, если тут продал, а дома купишь новый и лучше. А местные жители из-за бедности все скупали. За вырученные деньги могли купить гонконгский ширпотреб – и батники, и ручки, и часы модные с калькуляторами, – все, чего тогда в Советском не видели и не слышали. Этим ремеслом занимались очень многие «шурави»-русские. Кто не умел, друзья помогали. Этот вид товарооборота был не частым, но бывал. Те деньги, которые платила страна на чужой войне, были смешными по сравнению со смертью, которая царила в разных местах. А по замене хотелось хоть что-то на радость привезти родным. Матерям своим брали однозначно платки с люрексом, ценнее подарка и не было, плюс сынок приехал живой и здоровый. А остальным, что выходило, конечно, модное и необычное на то время.

Вся эта картина с пауками продолжалась не больше часа, но нам тогда показалась вечностью. Как в фильме ужасов, когда не знаешь, откуда внезапно выпрыгнет чудовище. Но видно и самим каракуртоловам надоело, а может, повлияли другие факторы, но у них интерес к паукам иссяк. Они оставили это грязное, неблагодарное дело и ушли искать очередную дозу спиртного. Наверное, это был основополагающий фактор для прекращения опасной игры.

Порой становилось не по себе, глядя на этих вполне нормальных на вид камикадзе. В это майское время яд становится на высшую ступень качества и смертоубийства, и один маленький укус иголочного крючка заканчивался одним – встречей со своими предками на небе. Но все равно вечер удался на славу, за разговорами и возмущениями мы незаметно добрались до своих топчанов, уставшие и довольные провалились быстро и незаметно в сладкий сон.

На второй день, на трезвую голову, этим боевым товарищам напомнили вчерашний банный день, с описанием всего происходящего ужаса. Слушая нас, в ответ они изредка посмеивались и говорили, что, мол, вы все сказочники и пора юмористам лечиться в особых лечебницах или ехать в отпуск недельки на две отдохнуть к своим семьям. Трезвые головы не могли воспринять того, что делали вчера их хмельные мозги.

А вот про сухой и мокрый яд каракуртов, конечно же, знали. И сколько что стоит, даже в долларах. Но в то время думать о долларах считалось дурным тоном, а приобретение их и сбыт могло потянуть на все пять лет строгого режима. Вся эта процедура называлась спекуляцией, в Советском Союзе она была строго запрещена, вырывалась полностью с корнями и даже с мыслями. Просматривая газету «Известия», где на последней странице печатался курс иностранных валют по отношению к советскому рублю, мы узнавали, что доллар стоил то ли 73 копейки, то ли 76. И мы с гордостью констатировали, что наш рубль самый дорогой в мире, пропуская вперед только фунты-стерлинги.

Фамилии и имена в этой истории не называются по определенной причине. Но все это было реально в далеком теперь 1986 году в Джелалабаде в 335 ОВП (отдельном вертолетном полку), который в этом же году по праву стал называться уже ОБВП (отдельным боевым вертолетным полком).

Все, кто ныне здравствует, хорошо помнят этих ребят, назовем их условно Павлуха и Петруха. Это были наши шутники, выдумщики и балагуры – Чук и Гек!

Еще запомнился такой необычный случай, который рождала Афганская война при возвращении домой из отпуска весной 1986 года, в самый разгар борьбы с пьянством в Советском Союзе, основоположником и вдохновителем которого был член Политбюро ЦК КПСС Егор Лигачев.

В основе борьбы против алкоголизации было два фактора. Первый – к 1985 году за предыдущие 20 лет значительно увеличилось производство и потребление алкоголя. Душевое потребление алкоголя в чистом спирте составляло в это время примерно 8-10 литров. В ту пору в других странах было в 3-4 раза меньше. Второй фактор – все время нарастало требование среди наших людей, трудовых коллективов и общественности поставить преграду пьянству и алкоголизму. Инициаторами кампании были члены Политбюро ЦК КПСС М. С. Соломенцев и Е. К. Лигачёв, которые вслед за Ю. В. Андроповым полагали, что одной из причин стагнации советской экономики является общий упадок морально-нравственных ценностей «строителей коммунизма» и халатное отношение к труду, в которых был повинен массовый алкоголизм.

Проходя таможенный осмотр в г.Тузеле, каждый человек мог провезти теперь по новым правилам на территорию ДРА не больше двух бутылок водки и четырех бутылок пива. Ну, представьте, как ехать и не привезти гостинцев своим боевым товарищам, которые нынче там воюют. Вот и приходилось изощряться, кто как мог. Везли и сало, и колбасы, и компоты, заряженные спиртом. А в довесок, конечно же, две полагающиеся бутылки водки. А больше не моги, ну прямо хоть плачь, а таможня не дает добро на более и все тут. Хоть стой на коленях и пой им грустные песни о войне, им было до «лампочки», они делали свое дело. Кто вез более, приходилось раскошеливаться и угощать всех и вся, отказчиков от угощения было, честно говоря, мало. Второй вариант – не выливать же «родёмую», ей Богу, на землю – не поймут товарищи и обвинят в крохоборстве и жадности. И таким вот простым способом все излишки уничтожались, чтобы, упаси Господь, не попали «врагу».

Некоторые умудрялись еще перевозить в новых купленных термосах, наполненных вперемешку с каким-либо соком, а кто был изощреннее, покупал в аптеке резиновую грелку и пытался наполненную водкой обвязать вокруг живота лейкопластырем. В те времена нас выручал живот – он часто, почему-то, от той жизни пытался прилипнуть к позвоночнику. Хотя и кормили неплохо, чего греха таить. И вы знаете, у многих выходило. Таможенники смеялись или пытались не заметить худого офицера с простыми и наивными, как и вся его жизнь, глазами, но с удивительным и не свойственным ему животом. В цирк не ходи, все на месте! Таможенники иногда спрашивали: «У вас все в порядке, живот не болит, что-то вы как-то болезненно выглядите?» Естественно, опуская стыдливые глаза, говорили: «Все в порядке, едем на войну». Или там: «Пацаны ждут». В ответ получая: «Митька умирает, ухи просит?». Ну, а кто был из семейства «борзых», заставляли выливать, что, возмущаясь, и делали.

А еще была сказочно удивительная когорта умельцев, те вообще везли положенную водку и пиво по всем правилам, а в довесок брали несколько упаковок тройного одеколона. Благо, его в то время было везде и всюду – бери, не хочу. Принеся домой, в трехлитровую банку сливали почти весь одеколон, оставляя немного на дне. Вместо слитого добавляли чистый спирт, приготовленный отцом на разные лечебные микстуры, и умело запаковывали как в галантерейном магазине. На вид одеколон, на смак тоже, и это не запрещенный материал для провоза. Может, кто и догадывался, а остальные смеялись: «Куда вам столько этого одеколона?» В ответ получали: «Друзья заказали». Вот этого продукта после бритья друзьям «шурави» хватило бы на каждый день бриться целых полных десять лет. Но просьба друзей – это святое. И мы все выполняли разные заказы, которые просили пилоты. Это не только привезти одеколон и сорокоградусную. В отпуск, как правило, везли разные передачи родным и близким. Это и платки, и батники, и джинсы, и блестки разных мастей. Ну как бы там мы не смеялись с ребят, они делали своё дело, а мы только угорали с них, а проще говоря, смеялись до упаду и без останова, покуда заканчивались слёзы. Было такое впечатление, что мы ехали не на войну, а на всемирный фестиваль юмора и сатиры. Они еще и добавляли: «Смейтесь, а на носу Новый Год, а там и 23 февраля, и 9 Мая». При проверке таможенник открывал на выбор одну бутылку, но понюхав, на том и останавливался, давая добро на провоз особо ценного груза.

Кто провозил какой-нибудь особенный груз, пройдя таможню, облегченно вздыхал и были ему до «лампочки» все другие моменты в этой жизни – и жара, и скорая встреча с Афганистаном, и война. Отпуск закончивался как всегда быстро, говорили, пролетел как один день, и ты ехал не с пустыми руками назад в свою родную 3-ю боевую эскадрилью, в своё родное звено. Звено нашего «второгодника», он уже раз был в Афганистане, как тогда шутили, «срок конал» в Баграме, Сергеевича.

Через пару недель от отпуска оставались только светлые воспоминания. Спасало одно – офицер, как и солдат, спит или постоянно на вылетах, а служба идет. И никто этому не противился, а ждал или нового отпуска, а для этого должен быть налет не менее 200 боевых вылетов, а еще лучше замены с возвращением на Родину. Вылеты сменялись другими вылетами, а задачи, по сути, оставались, как и прежде. Это всё называлось боевая работа.

Однажды зашел в комнату к умельцам по тройному провозу одеколона через таможню – пригласил Дмитрий Владимирович. Они на то время жили в модуле 3-й ВЭ, в самой крайней, у летчиков не бывает слова «последний», комнате слева по ходу. Туда мало кто наведывался кроме комэска, замполита и начальника штаба. Может кто другой и заходил, так было не видно. Дело в том, что свет лучезарил в начале модуля, при входе, а в конце то ли выкручивали лампочки, то ли били их случайно, но света в конце жилья не было. Кто проходил две трети модуля, сразу растворялся в темноте. Это был свой Бермудский треугольник в нашем общем доме 3ВЭ.

Первое, что предложил Дмитрий Владимирович, это поджарить картошки и усугубить по сто грамм с устатку. Картошку они не воровали, а выпрашивали у работников пищеблока. Мол, о доме скучаем, а голод не дает нам по-человечески заснуть, и вольнонаемные женщины утоляли их просьбу.

Но когда налил горячего чая в солдатские «кружаки», эмалированные кружки советского образца, от них почему-то перло таким резким запахом тройного одеколона, что и чай как-то перехотелось пить. Но Димон пристыдил, мол, на такую вещь внимание обращаешь.

В этой комнате, как уже было сказано, жили те наши боевые бродяги, кстати они были не с нашего полка – их добавили на усиление, так сказать, у которых часто болели как головы, так и желудки, и появлялся «жидкий стул», если касалось поучаствовать по- взрослому в боевых операциях. Одного как-то включили на высадку десанта недалеко от Джелалабада, так сказать Юрца, так он умудрился на ровном месте сломать переднюю стойку, а по-простому – переднее колесо на вертолете. При этом оправдывался, что был сильнейший обстрел, который основная группа во главе с ведущим не только не видела, но и не слышала.

Мягко отказавшись не только от картошки, но и чаепития, я узнал, что они по ночам жарили картошку, а для поднятия аппетита усугубляли этот «тройной одеколон». По сути дела спирт, привезенный из дому, разбавленный «тройнухой». А так как разливали и пили из этих «кружаков», запах не мешал, да они и не обращали на него внимания. Но для гостей это было что-то. А им нравилась такая жизнь, вечерние посиделки они называли просто и ласково – трапезой.

Вообще в нашей комнате как-то было не принято баловаться вот таким суррогатом, пили выпрошенный спирт. Не хватало, брали водку в «кантинах», хотя было и дорого. В Джелалабаде бутылка водки стоила относительно дешево, нежели дальше вглубь Афганистана, но для нас считалось дорого – 17 чеков при финансовом довольствии 270 чеков за месяц. В других местах доходила до 30 чеков и больше. А когда не хватало, баловались бражкой, собственноручно изготовленной. Кто-то умудрялся расслабляться другими способами, но это был их выбор. Все знали или догадывались об их личной жизни, но делали вид, что не знают, другие не обращали на их шалости. Ведь выйдя за двери своих комнат, мы все осознавали, что идет необъявленная война.

Война шла своим чередом. Кто как летал, так и продолжал летать. А кто ходил по внутренним гарнизонным нарядам, так и продолжал успешно и уверенно ходить. Каждый видел в своем отношении к службе толк. И главное, каждый из нас, конечно, мечтал уехать живым на родину, а не героем в цинковом ящике.

Еще мой дед говорил: «Внучек, кому война, а кому мать родная!»

И только в Афганистане, я начал понимать глубокий смысл этих слов, вполне и по- взрослому.

ПРОЩАЙ, «БАЧА»
Прощай «бача», ну вот и все,
Я уезжаю, время давит.
На сердце что-то вот не то,
Ну, что, скажи, в Афган так манит.
Была там дружба на все сто,
О той войне все песни любят.
Полвека мигом пронеслось,
Мыслишки время не остудит.
Шикарный стол, все на столе,
Мы третий молча пьем накатом.
Афган остался неглиже,
Такая вот, браток, расплата.
Мишаньке, Кольке, Толяну…
Спою со «сковородки» песни.
В том мире с ними я живу,
А дружба наша честь по чести.
Сроднил Афган всех нас навек,
Спецназ, пилотов и пехоту.
Плевать, «бача», нам сколько лет,
За нас всех жахнем мы в охоту.
Тот край болячки подарил,
Мы их при встрече забываем.
Всем нам он дружбу сохранил,
Её надежно охраняем.

Все вместе вечер проведем,
Да вспомним все родное.
Мосты по новой наведем,
То время стало нам святое.
«Мобилы» нас везде найдут,
Из-под земли, «бача», достанут.
Чинуши нас нигде не ждут,
Другими «шурави» не станут.
14.11.2012г г. Лебедин

Учасник бойових дій в Афганістані
Володимир ЩЕГЛОВ.

Продолжение следует

 

Джерело

: http://krasnews.at.ua